Когда у меня тяжело на душе, когда кончается терпение и нет больше сил пялиться в экран компьютера и читать студенческие опусы, я еду в ботанический сад. Он совсем рядом с университетом, и я скатываюсь туда на велосипеде за какие-то 5 минут. Одно только присутствие этого сада в коротком велосипедном броске от работы делает мое кабинетное существование более сносным.

Сад радостно шумит своими густыми кронами и по-свойски машет мне издалека ветвями, как старый приятель, заждавшийся на автобусной остановке. Мы сдружились с ним за 14 лет моей жизни в Лунде. Обычно я вхожу в сад с центрального входа, но сегодня мне удобнее подъехать с боковой улочки, сияющей на солнце своими белыми виллами. Я оставляют велосипед на стоянке и медленно иду по дорожке между нарядных клумб и газонов с цветами. Мелкий гравий трещит под каблуками, напоминая, что пора поменять туфли на легкие, плоские сандалии.

Я снимаю туфли и иду по мягкой траве, щурясь от удовольствия. Огибаю оранжерею и флигель, где разместилось летнее кафе, и выхожу к пруду в северном конце сада. Обычно в нем кишит жизнь, но сегодня он скучно пуст – вычищен перед сезоном. Нет зарослей кувшинок и камыша, нет суетливых утиных парочек – только рябь бежит по мутной зеленой воде и дрожат в ней контуры сосен-близнецов и причудливых заморских кленов. Эти деревья – мои хорошие знакомые, и я киваю им с улыбкой. Сосны горделиво спокойны, и ветер едва шевелит их царственные кроны. Кажется, какая-то могущественная рука взяла и перенесла из сюда из далекого бора и поставила как памятник ему. Под соснами действительно стоит обелиск с позеленевшим бюстом какого-то академика. Клены – тоже мои друзья, несколько раз я даже пыталась запечатлеть их в осеннем обличьи – кроваво-красными, дрожащими силуэтами в пруду.

Но осень наступит еще нескоро, потому что сегодня – в предпоследнюю неделю мая, пятницу, теплый вечер – вокруг меня исключительно счастливые люди. Они еще не верят до конца своему счастью, но уже вынуты припрятанные по шкафам соломенные шляпки, и заветные романы уже отнесены в зелень лужаек, под кроны старых кленов и дубов. Люди загнездились там на своих подстилках, и уже ударил им в голову благоуханный коктейль клевера, жасмина и сирени, скошенной травы и теплой земли. Они опьянены так же, как и невидимые птицы, рассыпающие любовные трели в кронах. Если мне повезет, я, возможно, встречу детенышей, родившихся от этой любви: утиные комочки, нежные, как одуванчики и быстрые, как маленькие рыбки. Их появление неожиданно, как новорожденный младенец в руках старого знакомого. И так же закономерна та таинственная сила, которая завела механизм жизни в их маленьких тельцах.

А я опять шуршу по гравию к “своему” дереву и усаживаюсь поудобнее в его кружевной тени, блаженно приваливаюсь спиной к жесткому стволу и поднимаю глаза на его нагие ветви с редкими листочками. Это китайский клен kinesisk katalpa и это значит, что его время еще не пришло. В моей сумке лежат на выбор студенческие опусы, Герман Гессе и блокнот с несколькими чистыми листами и я, как фокусник, извлекаю одно за другим и раскладываю перед собой как пасьянс.

Вдали, за густо заросшим лугом, доцветают магнолии. Та же неведомая сила, что совсем недавно одарила их бутонами тончайшего розового фарфора, теперь срывает с них лепестки, один за другим. Это значит, что май идет к концу. Об этом знаю и я, и мои соседи по лужайке, и студенты, написавшие свои опусы, но ботанический сад живет в блаженном неведении времени и торжествует всей мощью этой слепой силы. От этого мне становится спокойно, потому что все мы – участники одного великого плана, по которому жил последние триста лет и, наверное, проживет еще столько же сад Ботан, и будут здесь сидеть опьяненные красотой люди и птицы и так же, как и я, забывать о времени.