Стрелки электронных часов показывали 10:05, и она начала нервничать. Встреча была назначена на 11 утра, а она все еще в нерешительности стояла на рыночной площади в Лунде, прикидывая, что ей лучше купить – пару картонок свежей клубники или букет роз. В кошельке как назло не было наличных и, мысленно чертыхнувшись – ну почему денег всегда нет, когда торопишься? – она перекатилась на велосипеде к цветочному магазину напротив. Магазин только что открылся, и у кассы стояла первая покупательница с огромным букетом, видимо заказанным заранее. Раскидистый и пышный – алые гвоздики, розы желтых тонов, обрамлённые зелеными опахалами папоротника – он цвел, как клумба посреди прилавка.

Вероятно на свадьбу, – подумала она и, взглянув краем глаза на пожилую посетительницу, стала высматривать подходящий букет для себя. Немного поколдовала над разноцветьем свежесрезанных роз в ведерках, прикидывая в голове – белые? Нет, слишком уж торжественно. Красные? Не в тему! Да, персиковые, с розоватыми лепестками! Нарядные и веселые розочки сразу подняли ей настроение, и она весело подозвала продавщицу – пожалуйста, вот эти, и если можно, заверните еще и вот этого белого мишку! Она обожала плюшевых зверей и поэтому была уверена, что мягкая зверюшка – это как раз то, что надо.

Пока продавщица старательно усаживала мишку между ее роз, она еще раз взглянула на пожилую даму с букетом. Та уже рассчиталась и говорила по телефону с кем-то, поджидавшим ее на стоянке. Ей вдруг очень захотелось сказать этой незнакомой женщине что-то хорошее, просто так, ведь такой солнечный день на дворе – лето, цветы!

– Какой красивый букет! Это на свадьбу, наверное? – с улыбкой спросила она, взглянув прямо в глаза этой незнакомой женщине. У той как-то странно дернулось лицо, а взгляд стал жестким. На похороны, – спокойно ответила женщина и, подхватив букет, быстро пошла к выходу.

Ей стало одновременно и жарко, и холодно, и очень стыдно за свой нелепый вопрос – ну где, скажите на милость, моя интуиция? Расплатившись и погрузив букет в корзинку велосипеда, она изо всех сил погнала его к ближайшей остановке автобуса в Мальмо. Стрелки часов уже доползли до 10:20, и она понимала, что теперь уже точно опоздает. Кое-как заткнула велосипед в парковку и, доставая на ходу карточку, побежала к остановке, моля бога об автобусе. Радостно вздохнула, увидев желтый силуэт автобуса, выползающего из-за поворота и, вскочив на подножку, отметила про себя, что, если и опоздает, то не так сильно, как думала.

Автобус уже вовсю мчал по шоссе, и быстро проплывали поля со свежими всходами – лето только что перевалило за половину, и ярко-желтый, праздничный рапс уже уступил место невзрачно-зеленым корнеплодам. Солнце то и дело выглядывало из-за причудливых облаков, рассевшихся овечьим стадом по чисто-вымытому небу. Эти небесные овечки сидели так мирно и спокойно, что ее утреннее волнение почти улеглось. Она ехала к одной своей давней и очень хорошей знакомой и собиралась провести с ней весь этот день. Она даже отменила все планы на этот вечер, сказав утром мужу – приеду, когда приеду. Не жди меня с ужином.

На самом деле к этой знакомой она должна была заехать еще месяц тому назад, но все как-то не складывалось. Шейна все время уверяла ее, что днем приезжать не надо – все в порядке, а вечерами подруга или устала, или занята с детьми, или у нее другие гости. Общительная, с массой друзей Шейна почти никогда не бывала одна и, несмотря на то, что муж работал в тысячах километров от дома – в Новой Зеландии – никогда не падала духом. А в нынешнем ее состоянии это было бы более, чем естественно.

Она торопливо шла по благоухающей жасмином аллее к дому Шейны и высматривала ее Шкоду в череде аккуратно припаркованных вдоль дороги машин. Представляла себе, как они через пару часов поедут в госпиталь и…мелко трусила, что никогда еще не водила эту марку. Остановилась на минутку перед дверью дома, позвонила в низко-сидящий звонок и стала вслушиваться в шаги за дверью. Там пробежали быстрые босые ноги, одним махом распахнулась дверь, и радостное лицо в нежно-голубой чалме под цвет васильковых глаз так и засияло в проеме.

Шалом, моя дорогая! – она нежно обняла и прижала к себе подругу, как обнимают дорогого ребенка после долгой разлуки. Как мы давно не виделись! – воскликнули они хором, и обе засмеялись такому единодушию. Она еще раз вгляделась в лицо Шейны – немного усталое, чуть осунувшееся, но такое красивое и светлое! Вздохнула с облегчением. Выбритый затылок нежно белел под складками материи. Тебе так идет эта чалма! – воскликнула она! Ну ты прямо восточная женщина!

Шейна улыбнулась такой знакомой, словно подсвеченной изнутри, улыбкой. Я и есть восточная женщина, моя дорогая! – сказала она и потянула ее на кухню, на ходу разворачивая букет. Тонкие быстрые пальцы с шумом разорвали упаковку и добрались до мягкого подарка.

– Ой какая прелесть! Ну смотри, Гал, что мне принесла Лиля! – радостно воскликнула она с букетом в одной и мишкой в другой, воздетой к небу рукой. Гал – долговязый, кудрявый юноша – вежливо кивнул им и, тотчас сняв с головы наушники, внимательно и любовно взглянул на мать. Оставил свою компьютерную игру и, покрутив в руке мишку, спросил – Ну, какие у вас планы?

Лиля заметила про себя, как вытянулся и повзрослел Гал за тот месяц с небольшим, который они не виделись. Гал – старший сын Шейны – умница, драгоценная душа, терпеливый, заботливый, весь в мать. А еще есть Нир – младший – хулиган, упрямец, даже злючка, весь в мужа. Моя награда и мой крест, – так обычно говорит про них Шейна. Ради них она обязательно должна поправиться.

Шейна уже поставила розы в хрустальную вазочку, включила чайник и, открыв холодильник, скороговоркой перечисляла дела на утро: – Так сейчас мы с Лилей будем есть ланч, вот этот пирог с брокколи и чесноком, очень полезный, и салат – все экологическое. У нас целый час на все про все! Мы еще и кофе попьем в свое удовольствие. В час дня мы должны быть в госпитале. Лиля, дорогая, напомни мне про это лекарство, надо принять его ровно в 12, слышишь? Я всегда забываю! Да, и надо не забыть вернуть эти вот ампулы, они в холодильнике. Это для повышения иммунитета, остались лишние, не пропадать же? Они поменяли мне лекарство после того ужасного случая, ну я тебе говорила, помнишь? Господи, что-то я сегодня нервничаю! Ты знаешь, вот сегодня я почему-то боюсь……

Лиля все так и стояла посреди кухни, комкая в руках упаковку от цветов, и, словно очнувшись от сна, горячо обняла подругу. – Все будет хорошо! Не бойся! Я буду с тобой все время! И потом…… больше этого не случится, они же поменяли лекарство! – она старалась говорить громко и уверенно, но слова вязли во рту, как липкие леденцы. Но на удивление, Шейна слушала ее и, как казалось, даже верила ее словам.

Неделю назад Шейна позвонила ей по телефону и сбивающимся голосом, мешая шведский с английским, рассказала как она целый день названивала своему врачу, чтобы рассказать о сильнейшей аллергии, которая накануне покрыла проказой ее пальцы, шею, грудь, как эта краснота зудела и ползла вниз по ее телу. Как три раза ей отвечали, что врач занят и как в конце концов она в сердцах бросила трубку. Как ей стало тяжело дышать и они с мужем (он был, к счастью, на побывке дома) помчались в госпиталь. Как она тяжело приземлилась на стул в кабинете дежурного врача, и как закрутилась и отступила перед ее глазами комната. Как ее трясло два битых часа, и пятеро сестер с трудом удерживали ее на кровати под капельницей. Это был аллергический приступ, реакция на один из тех ядов, которые врачи уже 2 месяца вливали в ее тело.

Как нежное тело Шейны перенесло все остальные яды, было для Лили совершенно непостижимо. Как эти монстры еще полностью не отравили ее? Сердце так и зашлось от злости и беспомощности, которые она всегда испытывала, читая о раке и традиционном способе его лечения. Лечения! – горько усмехнулась она про себя. Как можно лечить препаратами, на которых прямо написано – канцероген? Как может несчастный организм справляться с пятью ядами и десятью противоядиями, которыми пичкают Шейну уже 2 битых месяца? Но все это она обычно прокручивала в голове молча, зная, что Шейна твердо решила пройти все до конца, веря в успех, как верила в избранность своего народа.

– Если бы это случилось со мной, я отказалась бы от всей этой адской химии. Уехала бы в институт Герше, села бы на щелочную диету! – в очередной раз подумала она, но холодок сомнения уже поднимался откуда-то из груди и полз вверх к гортани. И какой-то ехидный голос в ее голове спрашивал – Ну уж? Ишь, какие мы смелые! Она тряхнула головой, чтобы отогнать навязчивые мысли и пошла за чашками и печеньем в кухню.

Шейна уже разогрела и разложила по тарелкам пирог, одновременно скипятив воду на кофе, достала соевое молоко из холодильника. Она уже успела сменить свою голубую чалму на темно-русый парик. Густые, до плеч волосы были очень похожи на ее собственные, только чуть отливали искусственным глянцем. Нанесла макияж. Грустно пошутила – У меня же брови и ресницы повылезли! Надо же! А Лиля и не заметила. Подруга всегда была для нее образцом женственности и элегантности.

Кофе они пили уже на ходу. Как-то молниеносно собрались и, быстро попрощавшись с Нилом, вышли на улицу. Пахнуло свежестью листвы и пряными ароматами сада, щедро залитого солнцем и зовущего остаться, но они торопились к машине. Шейна вела туда, она повезет их обратно. Покрутили по городу и затормозили у входа в онкологическое отделение. Запарковались и, стараясь не всматриваться в лица входящих и выходящих пациентов и сопровождающих их родственников, прошли по фойе до лифта. Нажали нужный этаж и через пару секунд оказались в приемной. Приветливые медсестры сновали туда-сюда с пластиковыми пакетиками в руках.

– Пахнет как в зубной поликлинике, – подумала Лиля и бросила быстрый взгляд вокруг. Сидящие в коридоре и лежащие в палатах пациенты были явно не зубные страдальцы. Почти все были подсоединены тонкими пластиковыми трубочками к пакетикам, укрепленным на высоких штативах. Они отчего-то напомнили ей племя аборигенов из фильма Аватар – те подпитывались силой от древа жизни через свои волоски-капилляры. Но тут было не древо Жизни, а как раз, с точностью наоборот: Нечто эту жизнь уничтожающее. Химический спрут о тысячах голов.

Шейна по-будничному поздоровалась с медсестрой, как будто забежала просто так – навестить. Та глянула в журнал и отвела их в палату, к регулируемой кровати с пустым штативом сбоку. Ненавязчиво предложила Лиле стул для посетителей и, обменявшись парой фраз с Шейной, исчезла на секунду, чтобы вновь появиться в ярко-желтом халате, в перчатках и с полным штативом на колесиках. На нем висели три пакетика с жидкостями: прозрачный – солевой раствор, ярко-розовый и голубоватый – те самые, канцерогенные лекарства. Этого медсестра, конечно, не сказала, но весь ее наряд красноречиво подтверждал – осторожно, яд! Интересно, задумывается ли эта медсестра о том, что она по сути травит своих пациентов? Или она тоже свято верит в свою эскулапскую истину?

Боже, как много этого яда! – Лиля старалась не смотреть ни на содержимое пакетиков, ни на то, как медсестра подсоединяет трубки к вживленной под кожу игле на руке Шейны. Но не смогла скрыть тот животный ужас, который в миг переполнил все ее существо и закапал из глаз немыми слезами. Шейна все заметила, все поняла и с улыбкой протянула подруге свободную руку – ну, ну не бойся! Это не больно! Мне не больно! Правда!

Господи, ну что я за размазня? – подумала Лиля в сердцах, через силу улыбнулась, подвинула свой стул поближе к кровати и взяла Шейну за руку. Ее рука, с пульсирующими жилками вен на запястье, была успокоительно теплой. Лиля опять взглянула вверх на трубки, по одной из которых неуклонно ползла вниз, капала и вливалась в ту, другую руку розовая жидкость и смиренно вздохнула. Как будто дала себя уговорить не возмущаться и вытерпеть это зрелище до конца.

Потом опять приходила медсестра и меняла пакетики, подключала их по очереди и уходила. Шейна задремала, устало откинувшись на подушку, а она сидела и поглядывала то на висячие на стене часы, то на пожилого пациента в глубине палаты, у окна. Поджарый мужчина лет шестидесяти, совсем не болезненного вида, с трубкой, идущей куда-то под лопатку, сидел поперек кровати и читал газету. Его жена, на вид того же возраста, разгадывала кроссворд, уютно устроившись рядом с ним, в кресле. Все было до странного буднично. Ни цветов, ни конфет, ни даже чашки с чаем. Если бы не эта трубка и штатив, то можно было бы подумать, что это пара пенсионеров убивает свободное до ужина время где-нибудь в загородном пансионате.

– Вот так и та дама из цветочного магазина сидела и решала кроссворды у постели своего мужа, – подумала Лиля. – Сидела и думала, что досидится до чего-то путного. А он взял и умер. И тогда настало время для нарядного букета-клумбы. Такого красивого, что годился бы и на свадьбу. То есть по сути, и похороны, и свадьбы – это значительные события, прерывающие будничный ход жизни, и по этим случаям люди заказывают в магазинах цветущие клумбы. Цветы особенные подбирают, о стиле беспокоятся, денег не жалеют. А болезнь, даже такая, как рак – буднична. Недаром ведь так невозмутимо спокойны все присутствующие: и пациенты, и врачи.

Лиля еще раз взглянула в лицо вошедшей к пожилой паре медсестре, проверявшей их трубочки. Казалось, что она совершала вполне естественную и очень рутинную процедуру, ну, скажем, как температуру мерять. И эта обыденность не была ни в коей мере зловещей, как бы Лиле этого хотелось. Обыденность даже не была обреченной. Она была никакой. Фактом жизни. Строчкой в журнале. Датой в календаре. Дежурством медсестры. Ее – Лилиным – собственным прогулянным рабочим днем.

Шейна тем временем проснулась и окликнула подругу. Последний пакетик докапывал свои последние миллилитры – процедура завершилась. Медсестра с явным удовольствием отсоединила Шейну от иглы и трубок и, вручив ей пакетики с новой дозой лекарств и листочек с датами их приема, сказала – ну, на сегодня все! Ты молодец! Шейна устало заулыбалась, и заторопилась в туалет привести себя в порядок.

Медсестра тем временем сняла свое желтое одеяние и перчатки, и Лиля рассмотрела табличку с именем на ее халате. Роза – еврейское имя! Медсестра заметила ее любопытный взгляд и вдруг негромко сказала – я тоже еврейка, как и Шейна. Ты знаешь что значит имя Шейна? Это значит – красивая, прекрасная! Она – прекрасный человек, твоя подруга! Улыбнулась каким-то своим мыслям и вышла из палаты.

Взявшись за руки, Шейна и Лиля неспешно пошли к лифту, дружески помахали на прощание медсестрам и встречным пациентам, спустились в фойе и направились к машине. Лиля спокойно села за руль и, немного поерзав креслом, тронулась с места. Оживленная Шейна объясняла ей, как ехать домой: жестикулировала, смеялась. Казалось, ей совершенно необходимо было выговориться после двухчасового молчания.

А Лиля молчала и сосредоточенно вела машину, крутя в голове все ту же мысль, – Все обыденно. Болезнь, даже рак, – обыденна. Она просто наступает и с ней надо жить. Вот так, как Шейна и как тот старик в палате. И еще, – думалось ей, – мы болеем так же, как и живем. Вот Шейна не ноет, не плачет, никого ни в чем не винит, радуется каждому дню, радуется мне, этим эскулапам, даже химиотерапии, потому что верит. Во что она верит? Верит, что все не напрасно. Тяжело, но не напрасно. Она и здоровая была такой – удивительно сильной и смелой женщиной, а теперь и подавно! А как я болею? – подумала она. – Наверное так же, как и живу. Зацикливаюсь на себе, фанатею. Скулю. Очень хочу поправиться. Хочу, чтобы меня жалели. И еще… я боюсь заболеть. Страшно боюсь этого окаянного Рака.

Но вот сегодня, будучи бок о бок с раком, она вдруг перестала его бояться. Наверное, если он и случится с ней, это тоже будет часть ее жизни. И надо будет смотреть ему в лицо. Как это делает Шейна – ее прекрасная и мужественная подруга. Как тот тихий старик и его немногословная медсестра. И еще, – подумалось вдруг ей, – та женщина в магазине, наверное, вовсе не осуждающе на меня посмотрела, а просто хотела меня подбодрить. Она хотела сказать, – Болезнь и смерть – это важная часть нашей жизни, и ты тоже пройдешь через эти ее стадии. Просто не надо бояться. Надо только верить, что все не напрасно.