Нет, город мой не виноват
Ни улицы, ни подворотни
В том, что отправлен полк солдат
По шатким сходням
С Васильевского в пустоту
В лихое поле,
Где звёзды смотрят в темноту
Лишь по неволе.
Везут, как стадо на убой,
Как подношенье
богам войны. Подлец? Герой?
Ослабло зренье.
В нем аберрация одна,
одно несчастье,
Где каждый жертва палача
И соучастник.
Кто прав и кто здесь виноват?
Кто русский здесь и кто здесь узкий?
Уже шесть месяцев подряд
Мы миру честному – нагрузкой.
Своей загадочной душой:
Я червь дрожащий или что-ли
Я богатырь в широком поле
С сумой своею и тюрьмой?
Не знаю сам – направо ли
Пойду – головушку дурную
Сложу. Да, мне б судьбу иную..
Но мне то плуг, то костыли.
И Родина моя – хоть мать
Да лучше б мачеха, а рядом
Вокруг меня – вишневым садом
Цветёт земля. Мне ж воевать
Назначено. ШирОко поле
Я волен со своей неволей
Здесь сдохнуть. Мне не привыкать.
Война повстречается девушкой в пражском метро.
«Вот, парня убили». Ей не повезло.
Война забирается скрипом
Ее босоножек
На пражскую башню – «он был обезножен».
Лицо белей мела и страшны глаза.
В них нет ничего. Не пролилась слеза.
Война этим русским и азербайджанским
Поэтам читает стихи на украинском,
А после стоит – то ли спит, то ли плачет
Тихонько о том, что могло быть иначе.
И молча поэты ее обнимают, глаза на неё почти не поднимая.
Двадцать лет дают за измену,
А изменой считают всё.
Я из стихотворного плена
Выйду только, как рассветет,
Как рассеются тьма и порча,
Отойдёт, отлетит дурман,
И родится добро из корчей
Самой тяжкородящей из стран.
Обескрылена, обезножена,
Пропиталась пылью дорожною
Моя муза странная – странница
И теперь надолго изгнанница.
Запылились, высохли кисточки,
Точно противень, что без выпечки
И в углу этюды колдобятся
Им тут все тоска да невольница.
А слова все вышли, все кончились.
Я, патронов выстрелив очередь,
Как боец в траншее, в окопчике
Своё небо вижу – воочию.
Что я буду делать? Буду писать стихи.
Хорошие или нет – неважно.
Буду жить у моря с памятью той реки
Не стараясь скрыть, что мне очень часто страшно.
Буду зло называть злом и, выключив голоса,
Слушать только тихих бабочек в подреберье.
Буду верить в то, что кончится полоса
Непрерывного мрака
Светлой дощатой дверью.
И когда польётся свет из-под той двери,
Будет бриз морской на губах, в волосах песчинки
И из космоса станет синий покой земли
Созерцать человек с глазами в добрых морщинках.
В мой город не летают самолеты,
Идёт маршрутка – долог тот маршрут.
Не приближая встречу ни на йоту,
Недели батальонами идут.
Живет весенней жизнью милый город,
Полны кафешки и гудит метро,
И буква Z царит как серп и молот,
Скрепляя наспех сшитое нутро.
Окно закрыто – только в щели дует
Ветрами страшных вех и перемен
А город? Не осмелюсь имя всуе
Произнести. Пока не встал с колен.
Весна. Цветенье. Тени. Я одна
И этот двор, кипящий, триумфальный.
Не ко двору мне с думой инфернальной,
Когда так беззастенчива весна.
Наверно, так военный почтальон
Спешит к своим далёким адресатам
И вопреки всему цветёт газон
Под сапогом усталого солдата.
Пока лишь декорацией – весна,
Написана кириллицей на сцене.
За занавесом спряталась война,
А я – войны и мессенджер, и пленник.
Нежное время года.
Палевое под вечер
Небо. И месяц всходит,
В тучи закутав плечи.
Город весной разряжен –
Радостный именинник,
Мне неудобно даже –
Будто и я в картине
Вишен, магнолий, лилий,
Зелени акварельной,
Стоит больших усилий
Мне этот май-бездельник.
Он нарочито ярок,
Сказочно равнодушен,
Пишет мне без помарок
Письма зелёной тушью.
Нет в них тоски и боли
И не сжимает сердце
От новостей…доколе?
Майское быстро скерцо.
Под розовую пену диких вишен
Не пишутся стихи. Идёт война.
Огромная ущербная страна
Бездумно исполняет жребий свыше,
Все адовы круги пройдя – до дна.
И с нею заколдованный народ.
Горючим ли, смертельным змеем, порчей
Он тронутый, пробитый? Горче, горче
Во рту слюна, предчувствуя исход.
Но даже в сказках злое колдовство
Бессильно перед правдою и светом
Я внуку прочитаю сказку эту,
Чтобы змей горыныч не пугал его.
nikastories 