Памяти Людмилы Леонидовны
Когда на небо уходит мама,
Когда на сердце сквозная рана,
И слёзы льются о самой, самой,
И жизнь сгущается до тумана
Такого вязкого и сплошного,
Что даже память пока – оковы,
Почувствуй клеточкой каждой маму,
Она слезами умыла раны,
Когда была ты ей самой, самой
Любимой девочкой и осанной.
В высоком небе звездою станет
Твоим спасеньем, твоей нирваной.
Он бросает в пространство фейсбука
Одно лишь короткое слово уже пятый год
В молчащий эфир он заходит беззвучно, без стука,
Лишь сердце его вдруг взлетает до синих высот.
Он пишет отцу, посылая куда-то в пространство
Святящихся лампочек в оптике дальних машин,
И то ли зовёт его – папа! – из призрачных странствий,
То ли обещает ему, что он помнит. Он сын.
Шесть женщин, шесть простых сонетов,
Одна судьба;
Извечный шкалик, сигарета –
Да голытьба;
И тайные воспоминанья
у каждой той,
И под коростой забубённой –
Прости, постой!
А в день и час, когда случилась
Внезапно смерть,
Так сердце горестно забилось…
Ну что ж ты, Эдь.
“Мой милый!”- не сказала я тебе.
Моим ты не был, милым – и подавно;
Твоей палаткой в памяти продавлен
Незримый след, как рытвинка в судьбе.
Что было там в палатке? Тишина,
Жужжание пчёл среди нагретой хвои,
И были мы с тобой – мгновенье – двое,
И ночь была безмерна и пьяна.
Шел месяц август и всю ночь плыла
Луна в озерной магии. Молчанье.
И рук тревожных трепетное знанье
Того, чему я слова не нашла.
Мы трансцендентны в перекличке лет.
Вот ты, гляжу, уже в иное отбыл,
Во тьме вселенской видится мне отблеск –
Фонарика погаснувшего свет.
Чем старше я, тем все слышнее звуки –
Негромкие, родные голоса
Из толстых запылившихся альбомов,
Под калькой, что сродни опавшим листьям.
Чем старше я, тем все моложе руки
Меня обнявшей мамы, небеса
Все выше и белее снег, и дОма
Все живы и звезда над елкой –
Высью.
Так высоко, так далеко и странно
Теперь вы поселились – молодыми,
Я к вам теперь все чаще поднимаюсь,
Чтобы рожденье весело отметить.
Ведь мне теперь так сладко и нежданно…
Спешу альбом свой завести – отныне
Я памятью прилежно занимаюсь,
Чтобы тебя, мой долгожданный, встретить.
Люди умирают молодыми…
Пятьдесят четыре – это срок??
Люди не успели стать седыми,
Что это – судьба, случайность, рок?
Шли когда-то судьбы параллельно,
Уж не вспомнить голоса и слов,
Но лицо, улыбка, сердца зов
В памяти, и вот уж беспредельна
Высота взметнувшейся души…
Помни же о ней – живи, пиши!
Мы обманулись в феврале и в марте наказаны все были – кто болезнью, кто искушением – страшными вестями.
Мы все в какой-то чёрной полосе с неверными сигнальными огнями.
Когда горит, мы не кричим – пожар!
Когда нам больно, ищем кто ударил.
И каждый свою щеку вновь подставил,
Пилюлею запив ночной кошмар.
Наш скорый поезд проскочил уже
И пепелище, и базар газетный,
Оставив в нераспаханной меже
Ничейный мячик. Приговор – бездетный.
И будет в пасху биться тот отец,
Кто и не муж, и не отец, и даже
Уже не брат – за что ему, Творец,
Такой удел? В каком безумном раже
Ты воедино свёл любовь и ад?
Где не было живым пути назад?
Но молчалив Господь и в треске слов
Так мало о Любви, и не готов
Никто услышать молчаливый зов.
nikastories 