Об этом писали картины,
И снова напишут стихи –
Как мокрые пляжи пустынны,
Шаги после ливня тихи.

Дорожка янтарного глянца
К спокойной лазури воды,
И детская радость купаться,
Оставив сырые следы.

Соленая магия моря!
Восторг, что все это одной
Досталось мне – с тучами споря,
В глубины нырнув с головой.

Разбудите меня в старом доме с балконом на горы,

Распахните мне ставни и вмиг опалите жарой,

Я всю долгую зиму мечтала уйти на просторы

Серебристых олив с удивительно тонкой корой.

Там сосна мне помашет в окно величавою кроной,

И цикады в саду разыграют свою пастораль,

Там холмы заволнуются желтым и темно-зеленым,

И вершины поманят в умытую синюю даль.

Буду дни проживать и считать колокольные звоны,

Удивляться тому, как маэстро раскрасил закат,

И потянется время, поправ городские законы,

В деревенском раю стариков и дворовых котят.

Не будите меня от июльского сладкого дрёма,

Где соленое море с горами ведет разговор

Языком облаков, и прекрасна дневная истома

На высоком балконе, и радостен ласточек спор.

В тот день дул ветер с моря, по небу летели рваные облака – погода менялась. Море волновалось: еще издалека были видны белые барашки волн, вздыбивших лазурную гладь и разделивших ее нежную палитру на запыленный изумруд во всю ширь волн, глубокий аквамарин вдалеке у горизонта и молочный коктейль прибоя. Отдыхающих уже сдуло, зонты сиротливо схлопнули крылья и дрожали на ветру. Оставшиеся на пляже кутались в полотенца и кофты под навесами кафе либо гуляли по набережной. Я пыталась плыть вдоль берега, все время проверяя ногами дно – не унесло ли меня течением в глубину. На берегу вывесили красные флажки, и молодые загорелые парни в красным футболках с надписью salvataggio с нескрываемым интересом следили за моими перемещениями в воде, вероятно, прикидывая, когда им бросаться меня спасать.

К шести вечера облака окончательно укрепили свои позиции, взяв на абордаж главный бастион долины – Гран Сассо. Они наползли с другой стороны хребта, навалились своей тяжелой молочной массой на горы, залепили их скалистые вершины и залегли как густой сладкий крем на торте. Солнце на какие-то полчаса расцветило облака, впрыснув яичного белка и жженного сахара в их белесые очертания, но вечер упорно брал свое. Вот солнце уже окончательно покинуло горную гряду, завалившись за море, а облака, вмиг поблекшие и тяжелые, так и остались лежать сырой, липкой массой на остывших горах.

А ветер тем временем разгулялся не на шутку. Он метался по долине, как разбойник по деревне. То там, то тут гнул гордые сосны, трепал оливы, звякал засовами незакрытых дверей, дребезжал стеклами распахнутых окон, колотил в деревянные створки ставень. Тюлевая занавеска в окне ожила и возомнила себя невестой ветра – распустила фату, раздулась и взлетела чуть-ли не на самую крышу. Пришлось насильно возвращать беглянку домой и запирать ставни.

Стрелки электронных часов показывали 10:05, и она начала нервничать. Встреча была назначена на 11 утра, а она все еще в нерешительности стояла на рыночной площади в Лунде, прикидывая, что ей лучше купить – пару картонок свежей клубники или букет роз. В кошельке как назло не было наличных и, мысленно чертыхнувшись – ну почему денег всегда нет, когда торопишься? – она перекатилась на велосипеде к цветочному магазину напротив. Магазин только что открылся, и у кассы стояла первая покупательница с огромным букетом, видимо заказанным заранее. Раскидистый и пышный – алые гвоздики, розы желтых тонов, обрамлённые зелеными опахалами папоротника – он цвел, как клумба посреди прилавка.

Вероятно на свадьбу, – подумала она и, взглянув краем глаза на пожилую посетительницу, стала высматривать подходящий букет для себя. Немного поколдовала над разноцветьем свежесрезанных роз в ведерках, прикидывая в голове – белые? Нет, слишком уж торжественно. Красные? Не в тему! Да, персиковые, с розоватыми лепестками! Нарядные и веселые розочки сразу подняли ей настроение, и она весело подозвала продавщицу – пожалуйста, вот эти, и если можно, заверните еще и вот этого белого мишку! Она обожала плюшевых зверей и поэтому была уверена, что мягкая зверюшка – это как раз то, что надо.

Пока продавщица старательно усаживала мишку между ее роз, она еще раз взглянула на пожилую даму с букетом. Та уже рассчиталась и говорила по телефону с кем-то, поджидавшим ее на стоянке. Ей вдруг очень захотелось сказать этой незнакомой женщине что-то хорошее, просто так, ведь такой солнечный день на дворе – лето, цветы!

– Какой красивый букет! Это на свадьбу, наверное? – с улыбкой спросила она, взглянув прямо в глаза этой незнакомой женщине. У той как-то странно дернулось лицо, а взгляд стал жестким. На похороны, – спокойно ответила женщина и, подхватив букет, быстро пошла к выходу.

Ей стало одновременно и жарко, и холодно, и очень стыдно за свой нелепый вопрос – ну где, скажите на милость, моя интуиция? Расплатившись и погрузив букет в корзинку велосипеда, она изо всех сил погнала его к ближайшей остановке автобуса в Мальмо. Стрелки часов уже доползли до 10:20, и она понимала, что теперь уже точно опоздает. Кое-как заткнула велосипед в парковку и, доставая на ходу карточку, побежала к остановке, моля бога об автобусе. Радостно вздохнула, увидев желтый силуэт автобуса, выползающего из-за поворота и, вскочив на подножку, отметила про себя, что, если и опоздает, то не так сильно, как думала.

Автобус уже вовсю мчал по шоссе, и быстро проплывали поля со свежими всходами – лето только что перевалило за половину, и ярко-желтый, праздничный рапс уже уступил место невзрачно-зеленым корнеплодам. Солнце то и дело выглядывало из-за причудливых облаков, рассевшихся овечьим стадом по чисто-вымытому небу. Эти небесные овечки сидели так мирно и спокойно, что ее утреннее волнение почти улеглось. Она ехала к одной своей давней и очень хорошей знакомой и собиралась провести с ней весь этот день. Она даже отменила все планы на этот вечер, сказав утром мужу – приеду, когда приеду. Не жди меня с ужином.

На самом деле к этой знакомой она должна была заехать еще месяц тому назад, но все как-то не складывалось. Шейна все время уверяла ее, что днем приезжать не надо – все в порядке, а вечерами подруга или устала, или занята с детьми, или у нее другие гости. Общительная, с массой друзей Шейна почти никогда не бывала одна и, несмотря на то, что муж работал в тысячах километров от дома – в Новой Зеландии – никогда не падала духом. А в нынешнем ее состоянии это было бы более, чем естественно.

Она торопливо шла по благоухающей жасмином аллее к дому Шейны и высматривала ее Шкоду в череде аккуратно припаркованных вдоль дороги машин. Представляла себе, как они через пару часов поедут в госпиталь и…мелко трусила, что никогда еще не водила эту марку. Остановилась на минутку перед дверью дома, позвонила в низко-сидящий звонок и стала вслушиваться в шаги за дверью. Там пробежали быстрые босые ноги, одним махом распахнулась дверь, и радостное лицо в нежно-голубой чалме под цвет васильковых глаз так и засияло в проеме.

Шалом, моя дорогая! – она нежно обняла и прижала к себе подругу, как обнимают дорогого ребенка после долгой разлуки. Как мы давно не виделись! – воскликнули они хором, и обе засмеялись такому единодушию. Она еще раз вгляделась в лицо Шейны – немного усталое, чуть осунувшееся, но такое красивое и светлое! Вздохнула с облегчением. Выбритый затылок нежно белел под складками материи. Тебе так идет эта чалма! – воскликнула она! Ну ты прямо восточная женщина!

Шейна улыбнулась такой знакомой, словно подсвеченной изнутри, улыбкой. Я и есть восточная женщина, моя дорогая! – сказала она и потянула ее на кухню, на ходу разворачивая букет. Тонкие быстрые пальцы с шумом разорвали упаковку и добрались до мягкого подарка.

– Ой какая прелесть! Ну смотри, Гал, что мне принесла Лиля! – радостно воскликнула она с букетом в одной и мишкой в другой, воздетой к небу рукой. Гал – долговязый, кудрявый юноша – вежливо кивнул им и, тотчас сняв с головы наушники, внимательно и любовно взглянул на мать. Оставил свою компьютерную игру и, покрутив в руке мишку, спросил – Ну, какие у вас планы?

Лиля заметила про себя, как вытянулся и повзрослел Гал за тот месяц с небольшим, который они не виделись. Гал – старший сын Шейны – умница, драгоценная душа, терпеливый, заботливый, весь в мать. А еще есть Нир – младший – хулиган, упрямец, даже злючка, весь в мужа. Моя награда и мой крест, – так обычно говорит про них Шейна. Ради них она обязательно должна поправиться.

Шейна уже поставила розы в хрустальную вазочку, включила чайник и, открыв холодильник, скороговоркой перечисляла дела на утро: – Так сейчас мы с Лилей будем есть ланч, вот этот пирог с брокколи и чесноком, очень полезный, и салат – все экологическое. У нас целый час на все про все! Мы еще и кофе попьем в свое удовольствие. В час дня мы должны быть в госпитале. Лиля, дорогая, напомни мне про это лекарство, надо принять его ровно в 12, слышишь? Я всегда забываю! Да, и надо не забыть вернуть эти вот ампулы, они в холодильнике. Это для повышения иммунитета, остались лишние, не пропадать же? Они поменяли мне лекарство после того ужасного случая, ну я тебе говорила, помнишь? Господи, что-то я сегодня нервничаю! Ты знаешь, вот сегодня я почему-то боюсь……

Лиля все так и стояла посреди кухни, комкая в руках упаковку от цветов, и, словно очнувшись от сна, горячо обняла подругу. – Все будет хорошо! Не бойся! Я буду с тобой все время! И потом…… больше этого не случится, они же поменяли лекарство! – она старалась говорить громко и уверенно, но слова вязли во рту, как липкие леденцы. Но на удивление, Шейна слушала ее и, как казалось, даже верила ее словам.

Неделю назад Шейна позвонила ей по телефону и сбивающимся голосом, мешая шведский с английским, рассказала как она целый день названивала своему врачу, чтобы рассказать о сильнейшей аллергии, которая накануне покрыла проказой ее пальцы, шею, грудь, как эта краснота зудела и ползла вниз по ее телу. Как три раза ей отвечали, что врач занят и как в конце концов она в сердцах бросила трубку. Как ей стало тяжело дышать и они с мужем (он был, к счастью, на побывке дома) помчались в госпиталь. Как она тяжело приземлилась на стул в кабинете дежурного врача, и как закрутилась и отступила перед ее глазами комната. Как ее трясло два битых часа, и пятеро сестер с трудом удерживали ее на кровати под капельницей. Это был аллергический приступ, реакция на один из тех ядов, которые врачи уже 2 месяца вливали в ее тело.

Как нежное тело Шейны перенесло все остальные яды, было для Лили совершенно непостижимо. Как эти монстры еще полностью не отравили ее? Сердце так и зашлось от злости и беспомощности, которые она всегда испытывала, читая о раке и традиционном способе его лечения. Лечения! – горько усмехнулась она про себя. Как можно лечить препаратами, на которых прямо написано – канцероген? Как может несчастный организм справляться с пятью ядами и десятью противоядиями, которыми пичкают Шейну уже 2 битых месяца? Но все это она обычно прокручивала в голове молча, зная, что Шейна твердо решила пройти все до конца, веря в успех, как верила в избранность своего народа.

– Если бы это случилось со мной, я отказалась бы от всей этой адской химии. Уехала бы в институт Герше, села бы на щелочную диету! – в очередной раз подумала она, но холодок сомнения уже поднимался откуда-то из груди и полз вверх к гортани. И какой-то ехидный голос в ее голове спрашивал – Ну уж? Ишь, какие мы смелые! Она тряхнула головой, чтобы отогнать навязчивые мысли и пошла за чашками и печеньем в кухню.

Шейна уже разогрела и разложила по тарелкам пирог, одновременно скипятив воду на кофе, достала соевое молоко из холодильника. Она уже успела сменить свою голубую чалму на темно-русый парик. Густые, до плеч волосы были очень похожи на ее собственные, только чуть отливали искусственным глянцем. Нанесла макияж. Грустно пошутила – У меня же брови и ресницы повылезли! Надо же! А Лиля и не заметила. Подруга всегда была для нее образцом женственности и элегантности.

Кофе они пили уже на ходу. Как-то молниеносно собрались и, быстро попрощавшись с Нилом, вышли на улицу. Пахнуло свежестью листвы и пряными ароматами сада, щедро залитого солнцем и зовущего остаться, но они торопились к машине. Шейна вела туда, она повезет их обратно. Покрутили по городу и затормозили у входа в онкологическое отделение. Запарковались и, стараясь не всматриваться в лица входящих и выходящих пациентов и сопровождающих их родственников, прошли по фойе до лифта. Нажали нужный этаж и через пару секунд оказались в приемной. Приветливые медсестры сновали туда-сюда с пластиковыми пакетиками в руках.

– Пахнет как в зубной поликлинике, – подумала Лиля и бросила быстрый взгляд вокруг. Сидящие в коридоре и лежащие в палатах пациенты были явно не зубные страдальцы. Почти все были подсоединены тонкими пластиковыми трубочками к пакетикам, укрепленным на высоких штативах. Они отчего-то напомнили ей племя аборигенов из фильма Аватар – те подпитывались силой от древа жизни через свои волоски-капилляры. Но тут было не древо Жизни, а как раз, с точностью наоборот: Нечто эту жизнь уничтожающее. Химический спрут о тысячах голов.

Шейна по-будничному поздоровалась с медсестрой, как будто забежала просто так – навестить. Та глянула в журнал и отвела их в палату, к регулируемой кровати с пустым штативом сбоку. Ненавязчиво предложила Лиле стул для посетителей и, обменявшись парой фраз с Шейной, исчезла на секунду, чтобы вновь появиться в ярко-желтом халате, в перчатках и с полным штативом на колесиках. На нем висели три пакетика с жидкостями: прозрачный – солевой раствор, ярко-розовый и голубоватый – те самые, канцерогенные лекарства. Этого медсестра, конечно, не сказала, но весь ее наряд красноречиво подтверждал – осторожно, яд! Интересно, задумывается ли эта медсестра о том, что она по сути травит своих пациентов? Или она тоже свято верит в свою эскулапскую истину?

Боже, как много этого яда! – Лиля старалась не смотреть ни на содержимое пакетиков, ни на то, как медсестра подсоединяет трубки к вживленной под кожу игле на руке Шейны. Но не смогла скрыть тот животный ужас, который в миг переполнил все ее существо и закапал из глаз немыми слезами. Шейна все заметила, все поняла и с улыбкой протянула подруге свободную руку – ну, ну не бойся! Это не больно! Мне не больно! Правда!

Господи, ну что я за размазня? – подумала Лиля в сердцах, через силу улыбнулась, подвинула свой стул поближе к кровати и взяла Шейну за руку. Ее рука, с пульсирующими жилками вен на запястье, была успокоительно теплой. Лиля опять взглянула вверх на трубки, по одной из которых неуклонно ползла вниз, капала и вливалась в ту, другую руку розовая жидкость и смиренно вздохнула. Как будто дала себя уговорить не возмущаться и вытерпеть это зрелище до конца.

Потом опять приходила медсестра и меняла пакетики, подключала их по очереди и уходила. Шейна задремала, устало откинувшись на подушку, а она сидела и поглядывала то на висячие на стене часы, то на пожилого пациента в глубине палаты, у окна. Поджарый мужчина лет шестидесяти, совсем не болезненного вида, с трубкой, идущей куда-то под лопатку, сидел поперек кровати и читал газету. Его жена, на вид того же возраста, разгадывала кроссворд, уютно устроившись рядом с ним, в кресле. Все было до странного буднично. Ни цветов, ни конфет, ни даже чашки с чаем. Если бы не эта трубка и штатив, то можно было бы подумать, что это пара пенсионеров убивает свободное до ужина время где-нибудь в загородном пансионате.

– Вот так и та дама из цветочного магазина сидела и решала кроссворды у постели своего мужа, – подумала Лиля. – Сидела и думала, что досидится до чего-то путного. А он взял и умер. И тогда настало время для нарядного букета-клумбы. Такого красивого, что годился бы и на свадьбу. То есть по сути, и похороны, и свадьбы – это значительные события, прерывающие будничный ход жизни, и по этим случаям люди заказывают в магазинах цветущие клумбы. Цветы особенные подбирают, о стиле беспокоятся, денег не жалеют. А болезнь, даже такая, как рак – буднична. Недаром ведь так невозмутимо спокойны все присутствующие: и пациенты, и врачи.

Лиля еще раз взглянула в лицо вошедшей к пожилой паре медсестре, проверявшей их трубочки. Казалось, что она совершала вполне естественную и очень рутинную процедуру, ну, скажем, как температуру мерять. И эта обыденность не была ни в коей мере зловещей, как бы Лиле этого хотелось. Обыденность даже не была обреченной. Она была никакой. Фактом жизни. Строчкой в журнале. Датой в календаре. Дежурством медсестры. Ее – Лилиным – собственным прогулянным рабочим днем.

Шейна тем временем проснулась и окликнула подругу. Последний пакетик докапывал свои последние миллилитры – процедура завершилась. Медсестра с явным удовольствием отсоединила Шейну от иглы и трубок и, вручив ей пакетики с новой дозой лекарств и листочек с датами их приема, сказала – ну, на сегодня все! Ты молодец! Шейна устало заулыбалась, и заторопилась в туалет привести себя в порядок.

Медсестра тем временем сняла свое желтое одеяние и перчатки, и Лиля рассмотрела табличку с именем на ее халате. Роза – еврейское имя! Медсестра заметила ее любопытный взгляд и вдруг негромко сказала – я тоже еврейка, как и Шейна. Ты знаешь что значит имя Шейна? Это значит – красивая, прекрасная! Она – прекрасный человек, твоя подруга! Улыбнулась каким-то своим мыслям и вышла из палаты.

Взявшись за руки, Шейна и Лиля неспешно пошли к лифту, дружески помахали на прощание медсестрам и встречным пациентам, спустились в фойе и направились к машине. Лиля спокойно села за руль и, немного поерзав креслом, тронулась с места. Оживленная Шейна объясняла ей, как ехать домой: жестикулировала, смеялась. Казалось, ей совершенно необходимо было выговориться после двухчасового молчания.

А Лиля молчала и сосредоточенно вела машину, крутя в голове все ту же мысль, – Все обыденно. Болезнь, даже рак, – обыденна. Она просто наступает и с ней надо жить. Вот так, как Шейна и как тот старик в палате. И еще, – думалось ей, – мы болеем так же, как и живем. Вот Шейна не ноет, не плачет, никого ни в чем не винит, радуется каждому дню, радуется мне, этим эскулапам, даже химиотерапии, потому что верит. Во что она верит? Верит, что все не напрасно. Тяжело, но не напрасно. Она и здоровая была такой – удивительно сильной и смелой женщиной, а теперь и подавно! А как я болею? – подумала она. – Наверное так же, как и живу. Зацикливаюсь на себе, фанатею. Скулю. Очень хочу поправиться. Хочу, чтобы меня жалели. И еще… я боюсь заболеть. Страшно боюсь этого окаянного Рака.

Но вот сегодня, будучи бок о бок с раком, она вдруг перестала его бояться. Наверное, если он и случится с ней, это тоже будет часть ее жизни. И надо будет смотреть ему в лицо. Как это делает Шейна – ее прекрасная и мужественная подруга. Как тот тихий старик и его немногословная медсестра. И еще, – подумалось вдруг ей, – та женщина в магазине, наверное, вовсе не осуждающе на меня посмотрела, а просто хотела меня подбодрить. Она хотела сказать, – Болезнь и смерть – это важная часть нашей жизни, и ты тоже пройдешь через эти ее стадии. Просто не надо бояться. Надо только верить, что все не напрасно.