Все окна нараспашку! Дай весне

Войти, зеленой нежностью окутав;

Мы долго тосковали. Нам вдвойне

Теперь давай сиреневую смуту!

Глаз жаждет голубых и синих мет

На небе, на земле и под ногами,

И этот долгий предвечерний свет

Одарит лица тонкими чертами.

Весна-художник и весна-поэт…

Все в русле её прихоти зеленой;

И вскоре зашумит могучей кроной

Мой старый дуб – приятель долгих лет;

И сад взорвется разноцветьем вслед.

Глаз выхватывает их издалека. Яркие огоньки-факелы на все ещё пожухлой, выцветшей, как старый ковёр, траве. Маленькие и гордые. Того цвета, которого нет в палитре, но смешайте кармин и индиго до того чистого и нежного оттенка. А если подойти поближе и посмотреть на них – дрожащих на апрельском ветру – сверху, то проглянет яичным желтком их сердцевина, темно-бардовым – стебель в нежном оперении остроугольных листьев. Как они пережили этот бесконечный снежный март, когда их едва заметные бледные тельца выглядывали, как измятые конфетные обертки, из-под снега? Уму непостижимо, но они выжили, чтобы отряхнувшись и оперившись, затрепетать, как сказочные колибри на все ещё пожухлой траве.

Ты говоришь – апрель? Не шутишь ли, родная?

Измучился прогноз надеждой сердце греть.

Вчера мела метель – от края и до края;

От холода невроз. Ну как тут не болеть?

Я говорю – апрель! С весной тебя, родная!

Мне ветер нашептал – в просвете сизых туч

Давно царит весна. Ты от зимы больная,

Но начался апрель. Он звонок и певуч.

Я знаю, что апрель! И ты узнаешь тоже

От утренних дроздов, от ручейков в лесу.

И музыкой капель нам зиму подытожит.

Уже полсотни дней я эту весть несу.