Сороковины

Маме

Я приближаюсь к сороковому 

Дню без тебя. Растеряла слова.

Скорбною лентой прошиты основы,

Мелким шажком продвигаюсь. Едва.

Мелким шажком в такт весенней погоде

Видя как солнце творит чудеса,

Как распускает цветок на восходе

Синие крылья, на крыльях – роса.

Черных дерев обнаженные ветви,

Как ты любила. Нескоро листва.

Гнезда вороньи и шатки и ветхи,

Но так живучи! Не как я – едва.

После тебя не освоить пространство,

Ветры со всех сорока ветряков,

Будет сиротство навеки убранством 

Ближних дорог и вдали – маяком.

Маме

Твои вещи и знакомый запах –

Теплых плеч и полных нежных рук,

Шаль, платок. Весь дом в молчанье замер,

Ожидая, что возникнешь вдруг

Из проема кухни, из гостиной,

Спустишься с картины на стене,

Но в календаре цепочкой длинной 

Набегают дни – тебя в них нет.

Скоро месяц, скоро… Боже правый!

Лучших забирая и тебя,

Авва Отче! Где он – высший авва,

Что спасет, прощая и любя?

Нет человека

Нет человека, а часы его идут,

Но не его показывают время,

А может быть часы безбожно лгут?

И время было бременем? 

Спит время…

Покоится под тяжестью минут,

Часов и дней, прожитых человеком,

И поднимать его тяжелый труд,

И лучше все оставить вместе с веком.

Что ж в безвременье канул человек,

Часы свои оставив в мире этом?

Или он стал вне времени, навек?

Художником навек? Навек поэтом?

Идут часы. Их стук необратим,

И невозможно приручить минуты,

Чтобы текли назад к рукам твоим,

У них есть высший смысл, свои маршруты.