Как станет нестерпимо тяжело, 

Ты набери мой номер по ватсапу,

Покажется, что много лет прошло,

Я улыбнусь, чтоб сразу не заплакать.

Войдешь в давно распахнутую дверь

И оглянешься – пыль и прозябанье…

Здесь дружбы бывшей тени, но поверь

Нас только закалили испытанья.

Потери научили просто жить, 

Благодаря за день и кров, и пищу 

И следуя движениям души,

Сбегать в поля, где сонм ромашек – тыщи.

Мы лучше стали качеством с тобой,

Мудрее? Врядле. Опытнее, чище,

Правдивее с собой. В ладу с судьбой,

А счастие пусть ищущий отыщет.

Ромашковое царство. Каждый год

Взрывается земля и прорастает

Откуда не возьмись. Ромашка знает

Когда ее пора, ее черёд.

Пускает в небо тонкий стебель свой

Ты думаешь сорняк, но медлишь. Верно!

То таинству приоткрывает двери

Та сила, что решает жребий твой.

Пока еще невидимая жизнь,

Но каждую минуту с постоянством,

Природа приближает к нам пространство 

пахучих трав, чтоб нам хотелось жить. 

Не сомневаться в людях и в себе, 

Не погружаясь ни в тоску, ни в скуку,

А трепетно протягивая руку

К цветкам, гадая тайно о судьбе.

Я вздохну глубоко….

Боль уйдет, страх уйдет.

И ушедших друзей, и ушедших любимых

Будет эхо звенеть в тишине – напролёт,

наотлёт, наотмашь, в красках ласково синих.

Станет сердце звучать

Той глубинной струной,

Что врачует и ласково, медленно лечит,

Нам оставшимся вместе дорогой одной

Остается идти – крест нести человечий.

С глаз спадает пелена,

Слеза высохнут враз 

И зеленое царство из окон наградой 

За всю боль и тоску в самый страшный мой час

Свет веселого рая цветущего сада.

«Остановите, вагоновожатый! Остановите, прошу, трамвай!» Николай Гумилев

Друзья уходят, как бы невзначай,

Последнего не разглашая слова,

Друзья выходят. Мой летит трамвай.

Полупустой и гулкий до озноба.

Трамвай летит и держатся пока

Оставшиеся, с кем и слов не надо,

Ты остаешься и с тобой легка

Дороги опьянившая прохлада. 

Он набирает скорость, поворот,

Закладывает уши, стынет сердце,

О как замедлить этот дикий ход?

Как мне остановиться, оглядеться?

Смотри, цветами вытканный ковер,

Нагретый солнцем, толстый шмель разбужен,

И кот мурлычет. Тихий разговор

С тобой, последний мой и верный друже!

Не отводи печальных темных глаз,

И говори слова, которых жду я.

В мой самый страшный, одинокий час

Ты был со мной. Спасибо! Аллилуйя.

Все, что получается сказать 

В эти дни так бледно и невнятно.

Дикие нарциссы, благодать

Голубых цветков. Цветные пятна.

Дома фотографии твои

Тут ты улыбаешься, хохочешь

Даже. За окном мелькают дни, 

Наши разговоры все короче.

С добрым утром, мамочка, как там?

Есть покой? Есть смысл? Есть надежда? 

Спи спокойно, мамочка! Предам

Прах земле – пусть шведской, но безбрежной.

С добрым утром снова…стала дочь

Грустною и тихой, и глубокой,

Как её печаль. Врачует ночь,

Призывая магов и пророков.

Маме

Я приближаюсь к сороковому 

Дню без тебя. Растеряла слова.

Скорбною лентой прошиты основы,

Мелким шажком продвигаюсь. Едва.

Мелким шажком в такт весенней погоде

Видя как солнце творит чудеса,

Как распускает цветок на восходе

Синие крылья, на крыльях – роса.

Черных дерев обнаженные ветви,

Как ты любила. Нескоро листва.

Гнезда вороньи и шатки и ветхи,

Но так живучи! Не как я – едва.

После тебя не освоить пространство,

Ветры со всех сорока ветряков,

Будет сиротство навеки убранством 

Ближних дорог и вдали – маяком.

Тронуть души стихом,

Словом воздух зажечь,

Чтобы проникло тепло

Глубоко через речь.

Чтоб мембрана внутри

Зазвенела легко,

На меня не смотри,

Я лечу высоко.

Камнем падаю вниз –

За последней строфой,

Кожей чувствую бриз

И глазами покой.

Мне опять пережить,

Перечувствовать всё,

Долететь, долюбить,

Обнажив остриё

Всей тоски, всей любви –

Той, что стала судьбой,

Ты меня позови,

Чтоб осталась с тобой.

Я хочу написать о Венеции в январе. О темной лагуне с огоньками то ли маяков, то ли фонарей на берегу. О зеленой воде, плещущейся со всех сторон. О густом тумане над лагуной и городом – призраком. О возникающих из тумана береговых зданий, самом береге, всплывающем внезапно. Ospedale, Rialto, San Marco. Наконец, Сан Марко.

Этой ночью я совсем одна в моем водном такси-кораблике. По скользким сходням скатываюсь с сумкой на берег. Мостовая умыта дождем и туманом, блестит и отражает многочисленные фонари на набережной. С правой стороны у причалов уныло качаются гондолы.  Не сезон. Basso stagione. Желающих кататься на гондолах вечером в тумане и дожде нет. Выхожу на пьяццу перед базиликой Сан Марка с чудесной колоннадой дворца Дожей с одной стороны, колоннами святого Теодора и святого Марка, увенчанными фигурами святого и крылатого льва – посередине и знаменитым кафе Флориан ( старейшим в Европе) – с другой. Между этими колоннами проводили публичные казни. Осужденного ставили между ними лицом к часовой башне, часы которой отсчитывали последние минуты его жизни. Говорят, что венецианцы не любят проходить между этими колоннами. Я бы тоже не проходила, но на счастье и не пришлось так как большое пространство за колоннами огорожено для реставрации. 

Чтобы попасть в мой отель, нужно пройти под Часовой Башней. На её вершине стоят скульптуры, бьющие в колокол каждый час. Бородатый старик бьет в колокол за 5 минут до нового часа, а сразу за ним – юноша. Прошлое дает место новому времени и будущему.  

Собор Сан Марко – огромный, эклектичный, нарядный, как торт – не охватить взглядом из-за обилия декоративных деталей. Глаз выхватывает фигуры апостолов, иконы, луковки церквей. Великолепное здание в итало-византийском стиле вобрало в себя и мечети константинополя, и русские православные храмы, и итальянское барокко. Знаменитая квадрига из бронзовых лошадей на соборе Сан Марко по легенде украшала ипподром в Константинополе и была захвачена венецианской армией в качестве трофея.  Потом их конфисковал Наполеон и перевез с Париж. Вскоре после разгрома  Наполеона в России статуи были возвращены в Венецию. 

Я думаю об удивительных и драматичных судьбах двух городов: Венеции и Санкт Петербурга. Оба построены не просто на воде, а на болотах, без прочной почвы под ногами. Санкт Петербург – в 1703 году. Венеция на 1300 лет раньше – в 421 году. Чтобы построить Санкт Петербург, десятки тысяч рабочих свозили камни и песок, чтобы создавать острова. Венеция же буквально парит над водой на миллионах деревянных свай. Петр первый хотел сделать из Санкт Петербурга окно в Европу. Для этого он пригласил лучших архитекторов, в том числе знаменитых итальянцев – Растрелли,  Трезини и позже Кваренги, Ринальди и Бренна. Их усилиями были созданы великолепные ансамбли Зимнего дворца, Строгановского и Аничкова дворцов и Петропавловской крепости. На Аничковом мосту встают на дыбы прекрасные бронзовые кони скульптора из Санкт Петербурга Петра Клодта. Он потратил на их создание 20 лет. Я ходила рядом с этими конями 36 лет моей жизни в Санкт Петербурге.

Оба города каждый год переживают время высокой воды – acqua alta. Венеция затапливается почти на метр, Санкт Петербург бывало и еще выше. В Венеции даже высокая вода – стихия и разрушение – привлекает туристов. В Санкт Петербурге теперь все больше китайские и японские туристы. Их привлекает все, что фотогенично и инстаграмно (в Китае инстаграм запрещен, но есть что-то подобное). 

Я ехала в Венецию, как на свидание с обоими городами и странами. Италия прекрасна! Она дала миру все лучшее – искусство, архитектуру, музыку, еду, вино, гармонию. Возрождение. Россия дала миру великую литературу и музыку, но она захлопнула свою форточку в Европу и открыла винтиль на восток – Китай, Индию, арабские страны. От этого Санкт Петербург не стал менее прекрасным, но, наверное, его будет труднее понять приезжим туристам из чуждой нам культуры. А меня там давно нет и не будет еще какое-то время – никому неизвестное. Я утоляю свой голод по красоте и гармонии в Венеции. Ее туманы и сырость, плеск её зеленых вод и колокольный звон примиряют меня с действительностью.